Читая труды безвестных предшественников сегодняшнего автора бодрого рекламного призыва ╚Трахнем страх!╩, поневоле подумаешь: а не застраховаться ли? Но надуют ведь, шельмы, как пить дать. А главное, при наступлении страхового случая у меня уже точно не будет возможности ничего проверить лично. Да вот совсем недавно ведь и надули: в достопамятные времена ╚шоковой терапии╩ инфляция съела страховки ≈ а советские граждане, между прочим, в довольно массовом порядке доверяли Госстраху свои деньги, чтобы выправить детям машину к свадьбе или еще на какое хорошее дело.

Советских граждан к страховке приучали с тоталитарной суровостью. Если дореволюционные частные страховые общества назывались как-нибудь утешительно-психотерапевтически: ╚Жизнь╩, ╚Надежда╩, ╚Помощь╩, ╚Заботливость╩, на худой конец ≈ ╚Якорь╩ или ╚Феникс╩ (страхование от огня), то государственная монополия все расставила по своим местам: наш страх ≈ государственный. У аббревиатур вообще есть одна занятная особенность: отрываясь от образовавших их слов, они начинают жить своей жизнью по законам языка. И тут уже звуковая форма, а не происхождение, диктует ассоциации ≈ возьмите созвучие слов ╚комсомольцы╩ и ╚молятся╩. В сокращении ╚Госстрах╩ страх-то и выходит на поверхность. Характерно, кстати, что русское ╚страховать╩ происходит именно от ╚страха╩, тогда как и английское, и французское, и немецкое ╚страхование╩ ≈ от ╚уверенности╩ или ╚безопасности╩. По сравнению с этим фактом отечественного языка (и сознания) непристойный конец глагола ╚застраховать╩ во втором лице повелительного наклонения (╚застрахуй!╩), равно как и во втором лице множественного числа будущего времени наклонения изъявительного (╚застрахуем╩), выглядит невинной шуткой великого и могучего.

Слово ╚Госстрах╩ и его родство со страхом обыгрывается, между прочим, в раннесоветской пропаганде ≈ например, в немудреных загадках, посвященных ╚страху страховки╩. Так и представляешь себе агитатора, звонким голосом вопрошающего толпу еще не коллективизированных крестьян: ╚Что бояться, коль на страхе / Все имущество в ...╩. Авторы загадок рекомендовали агитатору ╚посадить в публику товарища, знающего ответы╩, ≈ он поможет отгадывать. Крестьяне же чешут в бородах и сомневаются, подвоха ищут. Ведь Господь хранит и без выплат ему ежемесячных страховых взносов, разве что свечку иногда требуется поставить.

Госстрах в начале своего пути остро чувствовал эту конкуренцию. Например, в одной трехактной агитпьесе 1925 года противостояние попа и Госстраха становится основой сюжета ≈ главный конфликт завязывается вокруг вопроса о том, кто лучше поможет: Бог или страховка? Поп козыряет неопровержимыми, казалось бы, аргументами: ╚От гнева Господня не застрахуетесь. Господь ≈ единый наш страхователь╩. Другое дело, что на выплату страховки в виде ╚мзды нетленной╩ можно рассчитывать только на небесах. Крестьянин же больше должен заботиться о земном хозяйстве, поэтому агитдраматург эпохи нэпа подводит действие к закономерному финалу: после пожара доверившийся Госстраху крестьянин получает деньги, а поп ≈ пепелище.

Страхование жизни реже обыгрывалось в баснях, частушках и песнях, доступно объяснявших условия и пользу этого мероприятия. Оно и понятно: условия страхования от несчастного случая довольно трудно облечь в художественную форму: ведь там расписано, сколько процентов от суммы, выплачиваемой (родственникам) за смерть, полагается человеку, которому отрезало, например, руку, ногу или выбило глаз. Два глаза дороже руки, а один глаз ≈ дешевле. Правая дороже левой. Чем-то это напоминает памятники средневекового права, где приводятся точные указания, сколько обидчик должен уплатить обиженному за те или иные виды нанесенных тому телесных повреждений.

Нечто подобное довелось недавно увидеть не где-нибудь, а в роддоме. Клиентам там предлагалось заплатить, кажется, 150 рублей, а в специальной таблице перечислялись разные несчастья, которые могут в процессе родов приключиться с будущими мамашами и их плодами. Каждому несчастью сопоставлялась плата, весьма скромная по нашим временам, ≈ да что тут говорить, и она пригодится, не дай бог что-нибудь, но на месте мамаши, почитав такое, иной и рожать бы отказался.

Нынешний постсоветский обыватель настроен куда как прагматично и страхуется большей частью не по своей воле, а по нужде ≈ отправляясь на отдых к заграничным пляжам. Из всех осаждающих его на подступе к заветному консульству агентов он выбирает того, кто предлагает подешевле. Во всех прочих случаях агенты его не беспокоят, он погружен в повседневность и о перспективе неудачно поесть толченого гороха, вследствие чего помереть, не задумывается.

Но, боже мой, как все-таки страшно, если миг один до смерти. А вот к нескольким годам мы безразличны. Так отчего бы не отдать их в залог?

Илья УТЕХИН