Однажды некто Орлов объелся толченым горохом и помер. Была ли это просто нелепая случайность или же судьба всю жизнь подводила его к заранее отмеренному концу? Не было ли тут чьего-то злого умысла? У нас ведь все возможно. Вот какой-нибудь дикарь из племени мумбо-юмбо знает со всей определенностью, что крокодил, проглотивший его подругу, имел зуб именно на эту барышню, а не на ее товарок, с которыми она вместе отправилась на реку. Значит, чем-то рассердила она крокодила. Белый же человек, окажись он рядом, назвал бы происшествие с девушкой и крокодилом ╚несчастным случаем╩ и не винил бы животное ≈ это слепое орудие в руках Провидения. Белый человек понимает, что сам ╚под Богом ходит╩ ≈ по стечению обстоятельств и его могут съесть. Однако он полагает, что причиной внезапной гибели не всегда бывает преднамеренное убийство или вредоносная магия ≈ а вот обстоятельства иногда именно что ╚стекаются╩, имеет место ╚случай╩. С другой стороны, правда, считается, что, коли на роду написано быть повешенным, не утонешь ≈ но кто его знает, что там на роду написано? Не знать, право, как-то даже и спокойнее.
Утешая себя мудростью поколений вроде ╚Бог не выдаст ≈ свинья не съест╩, белый человек (и его подвид ≈ наш соотечественник) и сам стремится не оплошать, потому что, как известно, береженого Бог бережет лучше, чем не береженого. Часть ответственности можно бы переложить с Бога на вполне земные учреждения ≈ и бороться со случаем научными средствами. Это так и называется: ╚уничтожение случая путем распределения риска╩. С судьбой можно поиграть в жмурки, опираясь на данные статистики.
Первоначально в Европе эта процедура осуществлялась с материями менее тонкими, чем человеческая жизнь, ≈ типа груза на корабле: утонет ≈ не утонет. Страхование же человека тоже поначалу представляло собой что-то вроде пари. Скажем, отправлялся кто-нибудь в путешествие по кишащему пиратами Средиземному морю, и если он попадал в плен ≈ страховщик обеспечивал деньги для выкупа. Возможно, у тогдашних пиратов были более твердые тарифы сравнительно с нынешними; но отчего-то сегодня страхование на случай попадания в заложники не практикуется, хотя и пользовалось бы, наверно, успехом в некоторых регионах бывшей нашей империи. А по поводу судьбы третьих лиц когда-то была в ходу своеобразная азартная игра: отчего бы не сделать ставку на жизнь или смерть какого-нибудь короля или папы? Умрет или не умрет к указанному сроку? Один спрашивал: ╚Как здоровье?╩ Другой отвечал: ╚Не дождетесь!╩
Когда человек ни к каким пиратам не собирается, а спокойно занимается своим делом у себя дома, но, тем не менее, выкладывает денежки страховщику ≈ значит, в его голове что-то повернулось. Щелкнуло колесико практицизма, закрылось окошко надежды на авось. Оттого в России это нововведение и приживалось с трудом, что синица в руке кажется убедительнее журавля в небе, а отечественные представления о том, чем люди живы, отличаются от западных.
С имуществом дело обстояло проще, чем с собственной жизнью: к концу XIX века в России повсеместно страховали строения от огня, оконные стекла ≈ от разбития (впрочем, народные волнения снимали со страховщика ответственность), урожай ≈ от вредоносного града, а скотину ≈ от падежа. Экономическая выгода была очевидна, ведь, помимо непосредственного эффекта в виде соломки, которую подстилал себе собственник на случай несчастья, он получал еще и оборотный капитал ≈ возможность взять деньги в долг под залог имущества. Без страховки имущество (в том числе будущий урожай) в залог не брали.
Введение страхования от пожаров немедленно сказалось на их числе: хотя и появились случаи самоподжогов ради получения денег (рецидив этой тактики все хорошо помнят по описанной Ильфом и Петровым Вороньей слободке), все же они компенсировались резким уменьшением числа поджогов из мести ≈ одной из главных причин пожаров в русской деревне. Заботливое государство даже сделало определенные виды страхования обязательными ≈ не без выгоды для казны, само собой. При правильной постановке дело оказывалось коммерчески успешным, и тут уже приходилось заботиться о государственном контроле за негосударственным бизнесом, в т. ч. препятствовать утечке капиталов за границу и строительству ╚пирамид╩.
Страхование жизни прививалось труднее. Ведь чтобы уяснить себе его (провозглашаемую) выгоду, нужно мысленно заглянуть в небытие и притом сохранить во взгляде этакий сметливый прищур: когда меня с вами уже не будет, денежки мои вам останутся. Вообще удивительно умирают русские люди. Казалось бы, мужик перед смертью заботится об устройстве своих земных дел, а помирает холодно и просто, будто обряд совершает. Но идея заработать на собственной смерти ему все-таки чужда, тут требуется особая пропаганда, обращенная и к разуму, и к сердцу.
Одного разума и трезвого расчета недостаточно, потому что уж очень страшен математический аппарат ╚таблиц смертности╩. Это ученые демографы бестрепетно пишут диссертации про ╚законы смертности в России╩ (кстати сказать, законы эти отличаются от европейских, так что русские страховщики, чтобы не прогореть, составляли свои таблицы с учетом родной специфики). Что говорить, нужно особенное сердце, чтобы столь же прагматически отнестись и к собственной смерти.
Церковь не оказала видимого сопротивления этому ≈ довольно подозрительному на предмет богопротивности ≈ нововведению. Идея о том, что человеческая жизнь имеет денежное выражение, а страхующий свою жизнь тем самым искушает Провидение, не могла не волновать православное сознание. Тут сомнителен как раз помянутый выше элемент пари ≈ скажем, в ╚страховании на дожитие╩: вы каждый год платите, а дожив до определенного возраста ≈ получаете. А соблазняли граждан тем, что они, умерши хотя бы и на следующий день после первого взноса, обеспечивают своей семье всю сумму страховки. На самоубийц это предусмотрительно не распространялось.
Власти и светские, и духовные рассматривали разные виды страхования жизни как элемент борьбы с бедной старостью. Отсюда потом выросла система пенсионного обеспечения: кроме Госстраха, у нас имеется куда более важный соцстрах ≈ ╚социальное страхование╩, куда утекает немалая часть нашей с вами зарплаты. Частные страховщики жизни предлагали духовенству особенные льготы ≈ то ли как уже имеющим гарантии от высших сил, то ли как потенциальным соперникам на поприще вселения в умы уверенности в завтрашнем дне.
Возражения против самой идеи страхования жизни проще всего объявить чистым суеверием. Чем страхование жизни принципиально отличается от страхования дома от огня? ≈ задают риторический вопрос апологеты. Между тем, ╚вероятность смерти в 10 раз больше вероятности пожара╩, утверждает одна тогдашняя брошюра. Рекламисты повсеместно стремились представить страхование жизни простым накоплением денег на случай несчастья (среди несчастий бывает и смерть). Жизнь застраховать невозможно, а потому страхуются не ╚от смерти╩, а от бедности. Жизни не спасешь, спасти можно только капиталы, так что и сам термин ╚страхование жизни╩ ≈ ошибочный.
Сомневающимся разъясняют, что, поскольку духовная жизнь заключается, в частности, в помощи тем, кто остается жить после твоей смерти, полисы и страховые квитанции ╚сияют духовной красотой╩: они говорят об уме, совести, высокой душе и чистой любви к ближним. На страховые премии предлагается смотреть как на подарки, которые вы ежегодно дарите жене и детям.
┘Но каким все-таки Штольцем нужно быть, чтобы отказать детям в апельсине сегодня ради призрачного грейпфрута послезавтра! Да еще при том, что сам этого грейпфрута не увидишь.
Илья УТЕХИН