Скорей, скорей ≈ такой холод, что клейкая лента перестает клеить. Собака, про которую объявления (╚найдена...╩ и т. д.), рыскает неподалеку ≈ ей теплее. Она-то, небось, не мечтает о чашке чаю или чего-нибудь покрепче. Входя наконец в подъезд, я отцепил поводок ≈ как перед тем делал уже не раз. И тут произошло неожиданное: пес стрелой пустился в соседний двор, оттуда ≈ в следующий и далее исчез из виду в метели на пустынной василеостровской линии┘ Достойный финал, нечего сказать. Я вернулся домой, повесил поводок на спинку стула, но продолжал топтаться в прихожей, не решаясь выбрать между высоким побуждением спуститься во двор еще раз, для очистки совести, и низменным желанием погрузиться наконец в горячую ванну. Было далеко за полночь. Но что, скажите, можно почувствовать, погрузившись в горячую воду, когда животное болтается где-то там, на морозе, проголодалось, наверное... Да и зря, что ли, два дня назад с таким тщанием его мыли в этой же самой ванне? И вообще, Хармс какой-то получается: что ж теперь, идти снимать объявления? А как отменишь те, что уже посланы в газеты? Писать вслед новые: ╚Найденная собака, о которой вы читали там-то, опять убежала╩?
Убежала она не куда-нибудь, а на свободу. Там, на свободе, кое-что такое бывает, чего дома нет. Гуляют пустующие сучки. Бродят бездомные стаи, беспрерывно и привольно предающиеся занятию, называемому в народе ╚собачьей свадьбой╩: их участники, ничуть не стыдясь публики, вступают между собой в беспорядочные половые связи. Всем хорош оказался пес, да только основной инстинкт сильнее всякой культурной хорошести. Этакий маленький гигант большого секса, Джонатан Ливингстон свободной эротики. Пропущу некоторые подробности┘ во всяком случае, понятно, как и почему он убежал от своего хозяина ≈ того, первого, настоящего.
Которого он своим темпераментом обрекал на роль тюремщика. Из лучших побуждений тот должен был силой удерживать существо, которое, сколько ни корми, все смотрит куда-нибудь на сторону. Знакомая ситуация, вполне человеческая. Проявляя насилие над ближним даже и человеческой породы, мы убеждены, что несчастный просто не понимает своей пользы. Это мы, умудренные опытом, заботимся о нем: он стремится самому себе причинить вред, а мы его спасаем ≈ посредством, например, порки ремнем (ибо ╚жалея, губишь╩).
Вред ≈ известное дело! ≈ как правило, чертовски привлекателен. К нему так и тянет ≈ хотя бы из чувства противоречия. Вы скажете: привить разумные идеи о собственной пользе и о вреде ≈ в том и состоит суть воспитания. Но пользу-то иной раз можно трактовать по-разному, и с вредом не все так уж ясно. Бесполезное, к примеру, не всегда вредно. А иногда и вовсе речь идет скорее о вопросах вкуса.
Скажем, ваш ребенок сообщает вам, что по пути из гимназии задержался, потому что делал пирсинг. Дырки в теле любимого чада, вырвавшегося в этот момент из-под родительской власти, назад не заштопаешь. Что бы вы теперь ни сказали ребенку об этом богомерзком изуверстве, в сущности, ваш праведный родительский гнев касается не вреда собственно пирсинга (тут ведь еще можно поспорить), а длины поводка ≈ то есть радиуса действия вашего авторитета. Теперь вы даже гипотетически не сможете говорить, что ╚обязательно проткнем тебе уши и пупок в придачу, только получи в четверти пятерку по химии╩. Да ведь и пирсинг-то на самом деле нужен был только потому, что вы сами этого никогда бы не сделали ни себе, ни своему сыну или дочери.
Успокойте себя тем хотя бы, что бесполезный укол иглы в косметическом салоне всяко лучше, чем явно вредный укол грязным шприцем в загаженном подъезде.
Как у любого русского, у меня есть знакомый алкоголик. Он воображает себя человеком искусства и одно время повадился было занимать у меня деньги ≈ разумеется, и не думал отдавать. Иногда мне случалось, однако, вместо того чтобы дать ему денег, звонить его жене и сообщать про очередной запой. Она тут же приезжала, и совместно мы пытались ╚принимать меры╩ ≈ отнюдь не находя понимания у предмета нашей заботы. Он глядел на нас с ненавистью и цедил сквозь зубы: ╚Чип и Дейл спешат на помощь╩. Имея в виду, что, дескать, вы вот все обо мне якобы печетесь, а меня-то не слушаете, лучше бы о душе моей подумали ≈ ей, может, не нужны сейчас ни ваше фальшивое сострадание, ни ваши паршивые врачи, а всего-то стаканом поправиться для полного счастья.
Вот и получается, что нищему на улице или соседу-пьянице ╚на хлеб╩ мы дадим не раздумывая, а ╚на опохмел╩ ≈ откажем. А на каком, собственно, основании? Может, опохмел ему нужнее. Кто дал нам право решать, что для него лучше? Как часто, помогая кому-то, этой своей помощью мы хотим купить у него согласие с нашими принципами. Нам кажется, что мы знаем законы счастья ≈ и выходит, что знание законов счастья выше счастья. Это убеждение даже самых благонамеренных сторонников нравственных истин превращает в надсмотрщиков концлагеря, где они добровольно, по искреннему порыву, берутся осчастливить всех заблудших. Или хотя бы тех, кого приручили, ≈ тех, за кого в ответе. Эх, хорошо бы научиться быть милосердным безо всяких условий, благодетельствовать бескорыстно, любить и ничего не просить взамен.
Но одно дело ≈ человек, а другое ≈ собака. От собаки мы не станем ждать понимания ее собственной пользы, мы возьмем решение на себя. У нас ≈ не бродячая какая-нибудь, а культурная собака. Мы заведомо знаем, что гарантированная сосиска в желудке ей нужнее неупорядоченного счастья случайных драк и совокуплений. Если задуматься, довольно эгоистическая позиция. Зато ясное руководство к действию.
Я не стал снимать ботинки. Надел вместо перчаток варежки потеплее и все-таки отправился на улицу еще раз. Чип и Дейл не теряют надежды. И точно: в соседней подворотне стоял беглец. Увидев меня, он завилял хвостом и бросился мне навстречу.
Илья УТЕХИН